In Memoriam

Нонна Александровна МАРЧЕНКО

(1939–2007)

Внезапная смерть Нонны Марченко была не просто печальным событием, а ударом для всех, кто хорошо знал её. А знал её весь музейный мир Москвы и Петербурга.

Нонна Александровна проработала в Литературном музее около 30 лет (1965–1995) и почти 10 лет — в Государственом музее А. С. Пушкина (1997–2007). Ученица выдающихся ученых С. М. Бонди и Ю. М. Лотмана, она приобрела навыки точного, скрупулезного анализа текста, любовь к изучению культуры в разных — художественных и бытовых — проявлениях, привычку к системному мышлению, простоту и ясность в изложении.

В ГЛМ она прошла прекрасную школу старого поколения музейщиков (Т. Г. Динесман, В. Г. Смолицкого, Г. В. Коган), заставших блистательную плеяду таких корифеев музейного дела, как Н. П. Анциферов и Н. П. Пахомов, и в свою очередь сама старалась продолжить лучшие традиции. Она поддерживала связи с авторитетными специалистами из других музеев и стремилась развивать профессионализм у своих коллег, вовлекая их в музейное сообщество. Ей удавалось привлечь к сотрудничеству самых ярких историков и теоретиков культуры, поднимая этим научный статус музея. Самим своим существованием она создавала вокруг себя особую эмоционально-интеллектуальную атмосферу, втягивая окружающих в орбиту своих интересов и пробуждая в них творческие силы.

Научный сотрудник отдела XIX века, потом его заведующая и, наконец, заведующая изофондами XVIII–XIX веков, она никогда не прекращала заниматься экспозиционной работой, участвуя во всех крупных выставках — именно здесь в наибольшей степени проявлялись все её способности: знание литературного быта, трепетная любовь к вещам, умение мыслить не отвлечённо, а музейными образами.

Нонна Марченко — автор многих статей на музейные и культурологические темы, публикаций музейных материалов. Как специалист-текстолог она принимала участие вместе с Ю. М. Лотманом в работе над изданием «Писем русского путешественника» Карамзина в серии «Литературные памятники». В соавторстве с Ю. М. Лотманом и Е. В. Павловой ею был подготовлен альбом «Лица пушкинской эпохи в рисунках и акварели. Камерный портрет первой половины XIX века» (М., 2000. Совместное издание Государственного музея А. С. Пушкина и Государственного литературного музея). Незадолго до смерти она закончила и сдала в печать книгу о путешествиях.

Нонна Александровна отличалась не только высоким профессионализмом, но и литературной одаренностью, художественным чутьем, чувством стиля и языка. Она владела редким даром — сочетанием исследовательского подхода и строгого научного анализа с подлинным талантом популяризатора и страстью к просветительству, стремлением сделать явления культуры всеобщим достоянием. Она унаследовала эти качества от обоих своих учителей — Бонди и Лотмана, а специфика музейной работы способствовала их развитию.

Она умела просто, ясно и доходчиво, не заигрывая с читателем, выразить самое сложное содержание, делая его интересным и для школьников, и для специалистов. Её брошюра о Гоголе в издательстве «Детская литература» (М., 1979) в серии «Выставка в школе» не утратила до сих пор своего значения и сегодня воспринимается без всяких скидок на время. А книга «Приметы милой старины. Нравы и быт пушкинской эпохи» (М., 2001), вышедшая недавно вторым изданием, не просто увлекательно написанная, но и обобщившая огромный материал, может служить справочником по истории литературного быта первой половины XIX века. Столь же свободно владела Нонна Марченко и устным жанром, будь то экскурсии, лекции, выступления на конференциях и вечерах или же многочисленные радиопередачи по истории русской культуры, в которых она выступала в качестве автора и ведущей.

Не менее замечательны, чем профессиональные, были и личные её качества: она вызывала всеобщую любовь, нежность и уважение своим неизменным благородством, самоотверженностью, тактом, терпимостью, умением общаться с самыми разными людьми, и главное — внутренним горением.

Опубликовано: Звено 2007. Вестник музейной жизни: ГЛМ / Сост. Е. Д. Михайлова, С. П. Князева — М.: 2008. С. 190–191.

Ты навсегда осталась такою в моей памяти…

В Литературном музее есть и были прекрасные, интересные люди, заслуживающие много хороших слов и воспоминаний. Но и среди них Нонна Марченко занимает совершенно особое место, выделяясь даже на этом ярком фоне.

Мне, знавшей её и связанной с ней, как ни с кем другим, со студенческих лет, со второго курса университета, не приходилось встречать существа столь необыкновенного, возвышенного и утончённого. Не помню никого, кто бы при первой встрече произвел на меня такое впечатление — эта минута навсегда врезалась мне в память, словно видение. Я не устаю рассказывать об этом нашим общим друзьям. Дело было в старом здании университета, на Моховой, в начале учебного года. Я вхожу в тогдашнюю Коммунистическую аудиторию, и навстречу мне спускается по ступенькам зала незнакомая юная студентка, как мне объяснили, новенькая, после академического отпуска. Она была хрупкая и изящная, с тонким, худеньким лицом, заключённым в рамку чёрных волос, освещённым огромными, прозрачными, как озера, светло-зелеными глазами, прекраснее которых я не видела. Туалет её тоже обращал на себя внимание строгой простотой и изысканностью. Белая в полоску накрахмаленная рубашка со стоячим воротничком, манжетами и запонками и узкая юбка придавали графическую законченность всему силуэту.
Она будто явилась из другого мира (как мне помнится, в ней было что-то от образов Метерлинка). Я была так поражена и очарована, что сразу бросилась к ней знакомиться, и с этого момента наша тотчас завязавшаяся дружба (она стала мне больше чем сестрой) никогда не прекращалась.

Родом она из Краснодара, но в ней никогда не чувствовалось ничего провинциального, ни в речи, ни в манере держаться, скорее ощущалось что-то европейское. Её отличала гораздо большая образованность, чем нас — курс, который ей по болезни пришлось оставить, был значительно интереснее нашего и успел оказать благотворное на неё влияние. Она страстно увлекалась искусством и музыкой и жадно впитывала всё, что можно было извлечь из занятий в университете, в том числе на искусствоведческом факультете, куда она ходила слушать некоторые лекции. Накрепко связали нас с ней семинары и спецкурсы нашего незабвенного учителя С. М. Бонди.

Под стать изысканной внешности были её нравственные и психологические качества. Деликатная и тактичная до болезненности, самоотверженная во всем, с душой, открытой окружающим, и буквально бросающаяся на помощь, постоянно испытывающая чувство вины за то, что кому-то чем-то не помогла, кого-то чем-то невольно обидела, готовая всё взять на себя. Душа её не знала отдыха, она вся была устремлена ввысь; житейские невзгоды не затемняли и не искажали её возвышенного облика. Самым характерным для неё было сочетание этой надземности, идеализма в высоком смысле слова с известной трезвостью и рациональностью, склонностью к точным наукам, любовью к порядку и систематизации. Эта трезвость помогала ей в профессиональной работе и в житейских трудностях, которые — так уж сложилось — ей приходилось мучительно преодолевать всю жизнь и которые раньше времени свели её в могилу. Впрочем, она сама слишком не щадила себя ни в чём и никогда. Но даже бесконечные будничные, бытовые заботы и дела не приземляли её, словно преображаясь и одухотворяясь у неё в сознании.

Она была создана из другого материала, драгоценного и нежного, но стойкого — подобно диковинному цветку, держащемуся на гибком и прочном стебле. Её хрупкость и нежность скрывали волю, неуёмную энергию и целеустремленность, и их не смогли сломить ни внешние невзгоды, ни внутренние драмы.

И как же все её любили! Друзей и знакомых у неё было множество, и в московских, и в петербургских музеях, и не только в музеях. Кому она только не помогала, профессионально, морально или практически. Она будто входила в вашу жизнь и навсегда оставалась в вашем сердце.

Думаю, все, кто её любил, испытывают подобное тому, что ощущаю я с её такой внезапной смертью, буквально похитившей её у нас. Помимо естественного горя утраты, эта смерть что-то непоправимо изменила внутри меня, лишила чего-то мне органично присущего, части моего я…

Потребность записать эти отрывочные впечатления вызвана не только желанием поделиться ими с теми сотрудниками, которые мало знали Нонну Марченко, и оставить этот образ в памяти музея, но и надеждой восстановить то, что разрушила во мне её смерть, как бы вернуть её в мою жизнь. И я надеюсь, что хоть в какой-то степени мне удалось выразить чувства многих любивших её.

Г. Медынцева. Сентябрь 2007

Т. Соколова. Ученый, знавший цену повседневному труду